Ну-с, ехали мы, ехали, кружились-кружились, и этак к полночи наши кони
уперлись в ворота имения, как теперь помню, графа Боядловского, богатого поляка, Поляки и жиды для меня всё равно что хрен после обеда, но, надо правду сказать, шляхта гостеприимный народ и нет горячей женщин, как панночки…
Неточные совпадения
Аллея лип превратилась
в аллею тополей, огороженных снизу плетеными коробками, и
уперлась в чугунные сквозные
ворота, сквозь которые глядел кудряво-великолепный резной фронтон генеральского дома, опиравшийся на восемь колонн с коринфскими капителями.
— Папиросу выклянчил? — спросил он и, ловко вытащив папиросу из-за уха парня, сунул ее под свои рыжие усы
в угол рта; поддернул штаны, сшитые из мешка,
уперся ладонями
в бедра и, стоя фертом, стал рассматривать Самгина, неестественно выкатив белесые, насмешливые глаза. Лицо у него было грубое, солдатское,
ворот рубахи надорван, и, распахнувшись, она обнажала его грудь, такую же полосатую от пыли и пота, как лицо его.
Редакция помещалась на углу тихой Дворянской улицы и пустынного переулка, который, изгибаясь,
упирался в железные
ворота богадельни. Двухэтажный дом был переломлен: одна часть его осталась на улице, другая, длиннее на два окна, пряталась
в переулок. Дом был старый, казарменного вида, без украшений по фасаду, желтая окраска его стен пропылилась, приобрела цвет недубленой кожи, солнце раскрасило стекла окон
в фиолетовые тона, и над полуслепыми окнами этого дома неприятно было видеть золотые слова: «Наш край».
Вспоминая эти сказки, я живу, как во сне; меня будит топот, возня, рев внизу,
в сенях, на дворе; высунувшись
в окно, я вижу, как дед, дядя Яков и работник кабатчика, смешной черемисин Мельян, выталкивают из калитки на улицу дядю Михаила; он
упирается, его бьют по рукам,
в спину, шею, пинают ногами, и наконец он стремглав летит
в пыль улицы. Калитка захлопнулась, гремит щеколда и запор; через
ворота перекинули измятый картуз; стало тихо.
Там, где главная улица
упирается в тюремный забор, находятся
ворота, очень скромные на вид, и что это не простые, обывательские
ворота, а вход
в тюрьму, видно только по надписи да по тому еще, что каждый вечер тут толпятся каторжные, которых впускают
в калитку поодиночке и при этом обыскивают.
Добежав до ручки
ворота, он с размаха ткнулся об нее грудью и, не чувствуя боли, с ревом начал ходить вокруг
ворота, мощно
упираясь ногами
в палубу.
Блоки визжали и скрипели, гремели цепи, напрягаясь под тяжестью, вдруг повисшей на них, рабочие,
упершись грудями
в ручки
ворота, рычали, тяжело топали по палубе. Между барж с шумом плескались волны, как бы не желая уступать людям свою добычу. Всюду вокруг Фомы натягивались и дрожали напряженно цепи и канаты, они куда-то ползли по палубе мимо его ног, как огромные серые черви, поднимались вверх, звено за звеном, с лязгом падали оттуда, а оглушительный рев рабочих покрывал собой все звуки.
Только почтмейстер Кубарев, знаменитый цветовод, да казначей Матушкин жили на Стрелецкой — эта улица одним концом, разрезая Поречную, выходила на берег реки, а другим
уперлась в базарную площадь у
ворот монастыря.
Михайловский замок окружала каменная стена вышиною
в сажень; к замку от Большой Садовой вели три липовые и березовые аллеи, посаженные еще при императрице Анне; каждая из них
упиралась в железные
ворота, украшенные императорскими вензелями.
По дороге от села к заимке показались двое розвальней
в разнопряжку:
в передних сидел возвращающийся из города домой Иннокентий Тихонов. Первая лошадь
уперлась лбом
в ворота.
Ведерников, Лелька и Юрка работали
в большом селе Одинцовке. Широкая улица
упиралась в два высокие кирпичные столба с колонками, меж них когда-то были
ворота. За столбами широкий двор и просторный барский дом, — раньше господ Одинцовых. Мебель из дома мужики давно уже разобрали по своим дворам, дом не знали к чему приспособить, и он стоял пустой; но его на случай оберегали, окна были заботливо забиты досками.
В антресолях этого дома поселились наши ребята.